Красный вереск [За други своя!] - Олег Верещагин

Около часа ночи, в темноте, Олег добрался до "командного пункта", находившегося под каменным козырьком. Несколько человек спали у дальней стены этого жалкого убежища, подобрав ноги и укрывшись плащами. Гостимир, сидя у обрыва с фонариком в руке, зажигал и гасил его, прикрыв глаза и чуть покачиваясь — слабая надежда, что, может быть, кто-то окажется в скалах, кто-то увидит, кто-то ответит, чем-то поможет…

Гоймир сидел на большом валуне и ел, пользуясь метательным ножом, холодные консервы из банки. Он обернулся на шаги, и Олег вздрогнул, увидев незнакомое лицо — всего за несколько часов князь похудел, щеки втянулись вокруг глаз легли черные круги. Краги Гоймир зажимал между колен, пальцы его были лиловыми от холода. Однако, теплоты не прибавилось и в нём самом:

— Случилось что? — спросил он сухо, жестом предлагая Олегу сесть.

— Ничего. Просто решил посмотреть, все ли тут у вас в порядке, — Олег как мог удобно устроился на указанном валуне.

Гоймир скривился, будто хватил кислого. Потом сказал негромко, но очень зло:

— Вяжешься — одно девка продажная на ярманке.

Олег не разозлился, хотя горец явно этого ожидал. Только грустно посмотрел на Гоймира, и тот вернулся к консервам, жестом предложив их Олегу. Тот помотал головой, встал и подошел к Гостимиру. Гостимир спал сидя, продолжая нажимать кнопку давно севшего фонарика.

— Проснись, телефонист.

Гоймир открыл глаза:

— То ли резать нас пришли?

— Горный юмор, — сказал Олег, услышав, как фыркнул Гоймир. — Будь здоров, — сказал он, не поворачиваясь и вновь обратился к Гостимиру:

— Фонарь у тебя не пашет.

— Все одно — не видит никто, — серым от усталости голосом ответил тот и протянул фонарь Олегу. Мальчишка несколько раз встряхнул цилиндрическую коробку, приговаривая:

— Вам ничего сложнее меча доверить вообще нельзя…

Гостимир немного взбодрился и даже начал что-то отвечать, а тут и фонарь загорелся. Олег, возвращая его хозяину, признался вдруг:

— Мне все время в голову разная чушь лезет. Типа: "Умираем, но не сдаемся!"

— То добрые слова, — отозвался Гоймир. Гостимир уже вновь уснул, нажимая на кнопку, а Гоймир запулил банку консервов — пустую — по камням и повторил: — Добрые…

Кто-то из спавших зашевелился и поднялся, откинув плащ — это оказался Морок. Не открывая глаз, он отошел в сторону, сделал свои дела и вернулся на место. Без него там уже оккупировали прогретое пространство, но Морок поступил просто — свалился сверху, и его приятели, ворча, и не просыпаясь, вынуждены были раздвинуться. Еще несколько судорожных телодвижений — и все успокоилось.

Олег отвел свой взгляд от спящих и обнаружил, что и Гоймир смотрел туда же — бездумно-внимательно.

— А то и жалеешь, что повязал себя с нами? — опросил он с издевкой, переводя взгляд на Олега.

Тот спокойно ответил:

— Не надо… Как говорил один мой знакомый — в бою на принятие решения даётся только три секунды. Всё, до чего додумаешься потом — лажа… Я свое решение принял очень быстро… Что собираешься делать?

— Молиться, — отозвался Гоймир.

Олег вздохнул:

— На богов надейся, а сам не тормози… А все-таки?

— Умирать, — уже серьезно сказал Гоймир. — Куда ни кинь — всюду клин, и то плохо, и то не краше… Но, разом дел без выхода не бывает, так я вижу выход — достойная смерть.

— Мороку с Богданом не рано… даже если достойно? — спросил Олег.

Он был едва на пару дет старше названных, но ощущал себя почти патриархом.

— Да и всем-то не время, — горько отозвался Гоймир. И отрезал: — Знали, на что шли… Хоть стать потеплеет впослед…

— С чего бы, зима на носу.

— И то…

Они замолчали. Олегу показалось, что, стоит еще что-то сказать, сделать один какой-то шаг — и у них все будет, как раньше… и стал судорожно искать этот шаг, но не нашел и поднялся:

— Ладно. Пойду.

— Иди, — равнодушно ответил Гоймир, запахивая плащ на груди…

…Вне укрытия ветер походил на ледяные ножи, полосовавшие тело даже через плащ и данванскую куртку. Только жилет защищал надежно, и Олег дотронулся до него, тепло подумав: "Бранка меня защищает…" Со стороны врага продолжался бесконечный тупой монолог, на душе было тоскливо, как посреди невывезенной помойки. Олег снял с пояса баклажку, поболтал в ней вино, налитое в веси. Мда, он много раз видел, как в кино солдаты проигрывающей армии прикладываются к бутылке. Сейчас он внезапно их понял. Это не от страха (Олег не боялся, хотя и осознавал, что едва ли они переживут еще одну ночь), а от безнадежности…

Оглядевшись, будто из-за скалы могли появиться отец или мать, он открыл баклажку и, задержав дыхание, глотнул.

Сперва ему показалось, что он обжегся. Горели рот и глотка, жжение быстро скатывалось в желудок. Олег втянул воздух задушенно, потом сплюнул — и обнаружил, что жжение улеглось, а вот в желудке стало теплее, и тепло оттуда разливалось по всему телу. Олег не долго думая приложился еще раз потом решительно заткнул и убрал баклажка

Потихоньку кружилась голова, а ветер словно бы потеплел. Тянуло прилечь; призывы врага почему-то начали смешить, словно они травили анекдоты, как мальчишки в школьном сортире, а не звали в плен, угрожая в случае сопротивления смертью. У Олега появилась мысль: а что если подобраться к ним поближе, да и заорать, чтобы перестали?

Слава богу, он сумел осознать, насколько бредова идея и удивился, как быстро и конкретно его разобрало. Впрочем, опьянение не прошло, разве что ветер на открытом пространстве слегка прочистил мозги. Почти бегом он добрался до места, где остались Йерикка и Холод.

Мальчишки расстелили надранный вереск в расщелине, на него бросили плащ, улеглись туда и укрылись сверху вторым, тесно прижавшись друг к другу. Йерикка не спал — то ли Олега ждал, то ли просто не спалось. Он молча подался в сторону, давая Олегу место рядом с собой.

Землянин улегся и накинул сверху свой плащ. Выл ветер, но здесь было тихо и почти тепло. Дышали товарищи — ровно и еле слышно — Холод, спокойно, но громче — Йерикка.

— Как там Гоймир? — спросил он наконец.

Олег ответил:

— Нормально. Никак не успокоится из-за Бранки, завидует мне, что же еще!

Ответил — и испугался. Такие слове вовсе не подходили ему… и не походило это на него. Кажется, это винцо подало голос. И, очевидно, Йерикка почувствовал это, потому что неожиданно и очень спокойно поинтересовася:

— Приложился, Вольг?

Олег ощутил, что краснеет, как пацан перед взрослым, поймавшим его на чем-то недостойном.

— Немного, а что? — развязней, чем надо, ответил он. Йерикка вздохнул в темноте и миролюбиво ответил:

— Да ничего. Только знаешь, Вольг… больше не пей. Я понимаю, если выпить, то становится легче… но это только кажется, поверь мне.

Олегу вспомнилась ярмарка и слова, старого князя, потерявшего свое княжество — что выпивка ничего не облегчает, а ее ничто не оправдывает.

— Я больше не буду, — совершенно по-детски повинился Олег. — Да мне и не понравилось… А ты пил крепкое вино?

Слышно было, как Йерикка тихо рассмеялся:

— То, что ты налил в баклажку, не вино, а хлебная самогонка… Мне тринадцать было, когда я напился до свинского визга. На ярмарке. Дед выпорол меня плетью, когда я проспался, только я почти не ощутил — мне и без того казалось, что в череп забивают клин, а во рту ощенилась любимая сука…

Теперь уже и Олег хихикнул. Он ощутил, что рядом вздрагивает плечо друга… и не сразу понял, что тот не смеется, а плачет. Поняв это, он жутко перепугался и повернулся, едва не разбудив Холода — старался различить лицо Йерикки:

— Ты… ты что?! Тебе плохо?!

— Хочешь сказать, что тебе хорошо? — прерывисто спросил Йерикка. — Я знаю, это глупость… это слабость… Завтра я опять буду сильным. Но сейчас никто не видит, а ты — ты не расскажешь… Это так трудно — быть сильным все время. Я тебе никогда не говорил, а ведь у меня есть девчонка. Она сестра Вийдана из Орлов. Того, погибшего.

— Из племени кровников? — глупо спросил Олег.

Йерикка вздохнул:

— Представь, что Бранка — тоже. Это остановило бы тебя?

— Нет, — честно ответил Олег, мысленно поблагодарив богов, что Бранка — своя. — Но как же вы?..

— Никто ничего не знал. Видишь, я даже тебе не говорил… Мы встретились на той самой ярмарке, где я напился, и дальше встречались тайно. Боюсь, что она узнает, я погиб — и уйдет тоже…

"А ведь и Бранка!.." — обожгла Олега мысль, но он задавил ее и вслушался в быстрый шепот Йерикки:

— Если ты любишь Бранку, то поймешь, как это страшно — знать, что скоро ничего не будет и любить ты уже не сможешь, понимаешь — НИКОГДА!

— Я не думал об этом, — сказал Олег, и его вновь пронизал, страх. — И не хочу. Не хватало сойти с ума…

— Я уже успокоился, — Йерикка вздохнул: — Дурацкая слабость… Знаешь, — он приподнялся на локте, натянув плащи, — а мне сегодня шестнадцать лет.